Зилаша обернулся и с недоумением на него уставился. Но тут домовой сделал строгий вид и пригрозил пальцем. Потом, с опаской глядя на котёнка, попятился и юркнул в узкую щёлку у дверного косяка.

Ярик, следя за прыжками Зилаши, рассмеялся. Очень уж забавными были испуганный домовой и изумлённый дракошка.

– Вы видели? – воскликнул он.

– Что это тебя развеселило? – осведомилась мама, нахмурившись. Очевидно, она никакого домового не углядела.

«В чём же дело? А-а… – догадался Ярик. – Ясно! После обучения в Волшебной стране я стал различать незримое… Мама же ничего не помнит, вот и не видит!..»

И он оглянулся: «Интересно, а ещё кто-нибудь видел то же самое?» Ни брат, ни сестра также ничего не заметили.

Однако Алексей Елисеевич едва сдерживал улыбку, да и у бабы Прасковьи в уголке глаза проскочила смешинка.

Только чёрный ворон за окном, который уж верно не пропустил ничего, всё же не подавал виду. И только поблескивал жёлтым глазом.

…В ту же ночь Ярославу приснилось странное.

Будто он верхом на золотом жуке с амулета прилетел, вместо Китежа, в ночную, мерцающую огнями Москву.

Жук сел на подоконнике высокой башни с часами. Там за окном была келья, уставленная приборами, заваленная старыми книгами.

В келье Ярик узрел магистра Маргуса, работавшего за компьютером.

Не простым! Экран его был словно волшебное зеркало, увитое по окладу змеями; главный блок представлял череп; клавиатура была будто от старинной печатной машинки. Ворон ходил рядом по столу и опасливо поглядывал на череп и зеркало.

У магистра что-то не ладилось… Был он раздосадован, да ещё испуган. Будто увидел на экране привидение…

И точно! С экрана скользнула тень, похожая на человека. И тут же тени за спиною магистра Маргуса взбунтовались и заклубились змеями. Магистр словно оцепенел…

Ворон же шарахнулся в сторону, запнулся и взмахнул крылами… Но не упал. Как в замедленной съёмке, он распустил перья, немного отступил и… отвесил поклон тени…

«Он зачарован! Как и магистр!» – быстро смекнул Ярик Бусинка.

После сего ворон вдруг разбежался и, прыгнув со стола, полетел к окну. Ярик отпрянул, откатился в сторону, выпустив из рук амулетную цепочку. А ворон в каком-то остервенении стал гоняться за жуком, стараясь его склевать…

После одного из ударов клювом келья магистра вздрогнула, рассыпалась искрами и пропала… Ярик проснулся.

Было уже утро. В распахнутое окно задувал ветерок, шевелились занавески… На подоконнике что-то поблёскивало.

Ярик встал, подошёл. Там лежала цепочка с его амулетным жуком… Ярик тронул – жук казался совсем неживым, крылышки едва трепыхнулись и замерли…

«Что же это было? Что стало с магистром?» Ответа на этот вопрос не было.

Поход и сны о цветах

Наутро, оставив дом на попечение домового Бауки, все двинулись в поход.

Рюкзаки были собраны и набиты палатками, одеждой, котелками и пакетами с едой и всяческими вкусностями. Все оделись по-походному. Обувь дорожная была зашнурована, ремни подтянуты, топор и ножи заткнуты за пояса.

Ярославу, как младшему, ношу облегчили – кроме рюкзака он нёс только суму, из которой выглядывал всем довольный котёнок.

Бабушка Прасковья отказалась от Володиных старых кроссовок и в дорогу надела шерстяные носки и резиновые полусапожки, спасающие от лесной сырости. Взяла она и свою заплечную котомку для сбора трав.

– Не бойтесь, обузой не буду, – уверяла она. – Не отстану.

И точно. В лесу бабушка бодро шла впереди всех, указывая путь.

Дорога к озеру становилась всё более таинственной. Ели попадались всё разлапистее, кроны сосен уносились в небо…

Буслаевы шли под арками чащобы, будто в мир волшебства и чудес… В тёмном бору встречались прогалины, сплошь заросшие ландышами.

Бабушка Прасковья теперь Ярику казалась китежскою травницей, ведшей урок лесной науки. И он потеребил её за рукав:

– Бабусь, вроде как сирень любит лесовик, да василёк синь-цвет? А как же ты говоришь, что любимые его цветы – ландыши?

– А так и есть… – и бабушка объяснила, что у лесного хозяина три цветка в венке: в ландыше – сила любви, в синь-цвете сила жизни, а в сирени – смертная сила.

– Так значит, в ландыше сила любви? – заинтересовалась Света.

– О-о!.. – хитро улыбнулся Володька, что шёл рядом, сшибая одуванчики. – Возьми на заметку.

– Да-да, – кивнула баба Прасковья. – И на Ярилин день его в венки вплетают в память о ландыше Велеса. Этот ландыш сам Велес-свят подарил царице Диве. Благодаря тому ландышу свят-Ярила-то и родился у них.

– А кто таков Ярила-свят? – спросил Ярик.

– Ярила-то? Он – князь лесного люда. Ярая сила жизни в нём. Лесовики заплетают цветы Ярилины в веночки – и ландыши, и васильки, и сирень. И те цветы в одном венке живут, а поставь их вместе в воду – тотчас завянут. Все силы других цветов высосет сирень. Сладко пахнет сирень… Но она, как и птица Сирин, забирает жизнь…

– А я так и не понял, – переспросил Володя, – зачем лесовик ландыши оберегает? Для чего ему их так много? Или он те цветы своей лешачихе охапками носит?

– А тебе, что с того? – хмыкнула Света. – Если ты настоящий мужчина, любимую следует заваливать цветами.

– Да неужели же леший в лешачиху свою без памяти влюблён? – изумился Володя. – Ну, я понимаю, что он диковат… но ведь и она, небось, колода-колодой.

– Это, уж, кому что по вкусу, – с улыбкою отозвалась баба Прасковья. – Коли ты сам пенёк, то и жена твоя – колода. Однако и трухлявая колода цветёт по весне. И старый пень ветки пускает, коли влюбится. Вот так-то: с милой и под елью – найдёшь себе келью….

Так за разговорами Буслаевы и вышли на берег Светлоярова озера.

Послеполуденный зной уже спал. Стрекотали кузнечики. Лягушек не было слышно, так что дождя можно было не опасаться.

Ярослав едва узнавал место. Огляделся. Кувшинки у берега чуть колебались под лёгкими дуновениями ветерков.

– Ну и где же вилы? – поинтересовался Володя. – Да и Китежа что-то не видать.

– Китеж не всегда и не всякому показывается… – ответил за сына Алексей Елисеевич.

– Да и кому град покажется, тот потом всё равно ничего не помнит! Это волшебство такое, – пояснил Ярик. – Может даже, ты и бывал тут, да не помнишь ничего…

– Выходит, мы пришли сюда посмотреть на что-то невидимое! – усмехнулся Володя.

Дети побежали собирать цветы. Мама и бабушка разложили скатерть, выложили на неё продукты. Папа зажёг горелку и поставил на неё котелок с ключевой водой.

Цветов вокруг было без числа – и белых ромашек, и жёлтых лютиков… Полыхали малиновыми огоньками Петровы кресты. Тут же колыхались на ветру жёлто-синие Иван-да-Марья, Иван-чай, горечавка и цветок Марьин корень.

Пока готовился обед и плелись венки, бабушка опять взялась рассказывать о цветах.

– А знаете ли вы, – говорила она, – что все цветы друг-дружке роднёй приходятся?

– А как же, – кивнула Валентина Сергеевна. – В ботанике цветы относят к родам и семействам. Конечно, родственники!

– Да ты напрасно не смейся, я дело говорю, – настояла баба Прасковья и продолжила урок травознания. – Возьмём лютик-купальницу!.. Матушка-купальница, ночная печальница… Она – матушка, а батюшка-то кто? Вот он батюшка: Огнецвет, или цветок Петров крест…

– Корень у него крестом, – заметил Алексей Елисеевич, – вот его Петром и крестили. Хоть он… ну… – Алексей Елисеевич чуть замялся, – вроде как бог Огня языческий.

– Если он и бог, то для пчёл и мух: не бог, а цветочный дух! – возразила баба Прасковья. – Теперь он – вилень цветочный. Лишь в цветах его и сыщешь. Однако по-старому его цветок Огнецветом зовут. Огнецвет да Купальница – муж и жена. И деточки у них есть. А знаете, кто?

Все пожали плечами.

– Вот они, детушки, – баба Прасковья сорвала стебелёк с синими и жёлтыми бутончиками, – цветок Иван-да-Марья, названный в честь Ивана Купалы да Марьи Костромы. Их рождение мы и празднуем в Купальские дни.